«Поэзия веры и нежности» к 90-летию Майи Румянцевой

Валентина Дорожкина. Поэты уходят – стихи остаются…

Поэты уходят – стихи остаются…

Заметки о жизни и творчестве Майи Румянцевой

Немногим более пятидесяти лет прожила на свете Майя Александровна Румянцева. Но жива в сердцах её читателей и почитателей светлая память о женщине и поэте. Живы стихи.

Майя Румянцева родилась 27 декабря 1928 года в Москве. На её долю выпало тяжёлое детство. Она была ещё подростком, когда началась Великая Отечественная война. Уже тогда будущая поэтесса понимала, что каждый человек должен внести свой вклад в дело победы над врагом. Труд, иногда и непосильный, сопровождал её всю жизнь. «Не верят мне, что работала грузчицей», – написала Майя Александровна в одном из стихотворений. Да, в это трудно поверить тем, кто мало её знал. Грузчицей она действительно работала, и вообще ей не чужд был любой труд. Она обладала удивительным даром опоэтизировать всё и всех.

Сколько стихов подарила читателям Майя Румянцева! Сколько профессий воспела в своих произведениях! Один из её сборников «Характеры» - это книга посвящений: сосновцам, мичуринцам, липчанам, целым коллективам и организациям. Она писала о доярках, шофёрах, учителях – о людях труда, с которыми вела доверительный разговор и делилась самыми сокровенными мыслями. Этот сборник вышел в свет, когда Майя Румянцева жила уже в Тамбове. А до этого работала в Москве лаборанткой в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, училась в Литературном институте имени А. М. Горького. Позже переехала в Липецкую область, а в конце 1960 годов – на Тамбовщину. Здесь, в чернозёмном крае, давшем Отечеству великое множество выдающихся людей, поэтесса обрела друзей, написала немало стихотворений и поэм, имела огромную аудиторию слушателей.

Тамбовский край стал для Румянцевой второй малой родиной, щедро дарившей ей темы и героев произведений:

                                      Здесь удивляюсь каждой жизни,
                                      Здесь судьбы к сердцу пролегли,
                                      Для коих ширь большой Отчизны
                                      С Тамбовской началась земли.

Первая книга стихов Майи Румянцевой вышла в 1962 году, а через год в Москве проходило Всесоюзное совещание молодых писателей. Майя Александровна попала в семинар известного поэта Николая Тихонова, который сразу обратил внимание на необыкновенную лирическую силу её стихов, на их тонкий психологизм и светлое ощущение мира у автора. Через несколько лет ещё один известный писатель – Илья Сельвинский – назвал Майю Румянцеву в числе талантливых русских поэтов.

Она много ездила по стране, а уж Тамбовскую область исколесила, как говорится, вдоль и поперёк. Собираясь в очередную командировку, улыбалась: «Еду за стихами». И привозила их из каждой поездки. Стихи рождались после встреч с людьми, после каждого значительного события в жизни страны в целом и Тамбовщины в частности. Этот край Майя Румянцева полюбила всем сердцем. Обращаясь к столице в день прощания, поэтесса писала:

                                        Москва, ты мне всё прости –
                                        И этот прощальный стих,
                                        И то, что в разлуке с тобой
                                        Сдружилась с другой землёй.
                                        И то, что сегодня под вечер
                                        С волненьем Тамбовщину встречу.

В многочисленных сборниках поэта читатель найдёт стихи о войне и о хлебе, о добре и зле, о встречах и разлуках. Биение неравнодушного сердца чувствуется в каждом стихотворении. Майе Румянцевой принадлежат ставшие известной песней стихи о Зое Космодемьянской; это её строки звучат у Вечного огня на Соборной площади в Тамбове: «Я приговариваю к смерти всех убийц. Я приговариваю к жизни всех убитых!».

Со страстностью честного поэта и гражданина пишет Майя Румянцева о судьбах людей своего поколения, гневно осуждая тех, кто забыл, «какой ценой завоёвано счастье». Её «Баллада о седине» (первоначальное название «Баллада о седых») была опубликована во всех центральных журналах и газетах, она до сих пор звучит на вечерах поэзии:

                                          О, седая мудрая старость!
                                          О, седины неравных боёв!
                                          Сколько людям седин досталось
                                          От неотданных городов!
                                          А от тех, что пришлось отдать,
                                          Поседевших не сосчитать…

Поэзия Румянцевой – это исповедь. Она не боится покаяться перед читателем, показаться слабой. Она всегда верила, что читатель поймёт всё, что написано неравнодушным сердцем. Эта вера – от искренности. Она любила своего читателя, и он платил ей взаимностью. С каким восторгом принимали Майю Александровну в рабочих и студенческих аудиториях! Её слушали самозабвенно, затаив дыхание, внимали каждому слову. Многие стихи слушатели уже знали, но всё равно просили читать и «Балладу о седине», и «Протест», и «Чайку». Все стихи производили впечатление потрясающее, особенно стихотворение «Чайка» с такой концовкой: «Скажи, а чайки тоже умирают, когда их море предаёт?..» После этих строк зал замирал, и аплодисменты раздавались не сразу, как это часто бывает при особенно сильном впечатлении.

Все, кто встречался с Майей Румянцевой, говорил с ней, читал или слышал её стихи, – все буквально прикипали к ней, делились своими радостями и горестями. И если она чувствовала в собеседнике друга, она тоже доверяла ему и при всей внутренней сдержанности становилась откровенной:

                                           Ты приходил ко мне,
                                           И я была волшебницей.
                                           Ты становился в той стране сильней –
                                           В моей стране, где очень много нежности,
                                           В моей стране, где очень мало дней.

Но было и так, что откровение поэта употреблялось кем-то во зло, и тогда опять появлялись стихи, в которых было всё - нежность, отчаянье, надежда: «Я снисходительна к вам, как к детям, которые ломают свои игрушки…».

В предисловии к книге Майи Румянцевой «Избранное», которая вышла в издательстве «Художественная литература» в 1980 году, как раз в год её кончины, поэт Владимир Цыбин написал: «В сущности, большинство стихов Румянцевой – это воспоминания: о детстве, об услышанном от горемычных деревенских баб, о работе в поле, грузчицей; даже любовь – в прошлом. Словно она давным-давно разлучилась с кем-то дорогим, невозвратным. Её стихи о любви – из разлуки. К ней, к её стихам о любви как нельзя кстати подходят слова Жуковского о том, что в жизни много прекрасного и кроме счастья…».

И это прекрасное, которого у Майи Румянцевой было действительно много, она воспевала до конца дней, даже тогда, когда боль не давала дышать, когда таяла надежда на выздоровление. Поэзия жила в ней, пока билось её сердце, – сердце любящей, терпеливой женщины и великой труженицы. Она никогда не сетовала на судьбу, работу считала лекарством от всех бед, верила, что земля делает человека добрей и мудрей:

                                               Земля ты моя, землища!
                                               Я руку пущу в борозду
                                               И пальцами-корневищами
                                               Почувствую, как расту.
                                               Во мне прорастёт это чудо
                                               Из света, травы и тепла.
                                               Я стану, как дед мой мудрый,
                                               Спокойна и очень добра.

Глубокими чувствами проникнут поэтический голос Майи Румянцевой, когда она говорит о любви, о счастье любить и быть любимой. И даже в стихах о разлуке, о неразделённой любви её лирическая героиня – не жалкая женщина, смирившаяся со своей участью, наоборот, она становится возвышенной, обогащённой великим чувством:

Уйду в беду или в моря…
Нелепо всё и просто:

                                           Я – государство.
                                                                 От меня
                                           Мой государь отрёкся.

Майя Румянцева знала цену любви и дружбе. Пройдя через лишения, потери, она никогда не тяготела к накопительству. В её доме было много только книг и гостей. Какие велись здесь разговоры о творчестве, разгорались споры о «женской» и «мужской» поэзии, сколько было прочитано стихов! Каждая встреча у Майи Румянцевой была для начинающих литераторов школой мастерства. Она не жалела времени для молодых авторов, многим помогла выпустить книги, вступить в профессиональный союз. 12 лет возглавляла она областную писательскую организацию, всё делала для того, чтобы на Тамбовской земле ежегодно проходили праздники литературы и искусства. Ни одна изданная книга не оставалась незамеченной: Майя Александровна беспокоилась о том, чтобы в газетах обязательно появились рецензии, чтобы автор встретился с читателями, и как можно больше людей узнали бы его имя.

«Кукушка, щедрая, как мир, мне века три накуковала…», - написала Майя Александровна в одном из стихотворений. Но кукушка, к сожалению, намного ошиблась. И, видимо, в особо тяжкую минуту выплеснулись из души поэта горькие строки:

                                            Я и щедра, я и добра.
                                            Не жаль мне злата, серебра,
                                            Не жаль души, не жаль казны,
                                            Ни дня, ни ночи, ни весны.
                                            Не жаль мне сердца самого…
                                            Да только было б для кого…

Стихи Майя Румянцева писала до последних дней – это было спасением от невыносимой боли. Она часто цитировала слова Николая Заболоцкого: «Не позволяй душе лениться…». Её душа никогда не знала лени. Она создавала произведения не о собственной боли, а о боли века, и говорила с современником языком тонкого лирика и стойкого гражданина.

Майи Александровны Румянцевой не стало 21 марта 1980 года. Помню, как и профессиональные, и молодые писатели стояли у гроба в зале Тамбовского клуба творческих работников, как шли до Воздвиженского кладбища и, бросив в могилу прощальную горсть ещё не совсем оттаявшей земли, угнетённые невосполнимой потерей, молча шли по узким кладбищенским дорожкам. Наступала весна, пробуждалась природа, но не было уже улыбающейся Майи, так любившей подставлять лицо солнечным лучам. «Поэты уходят – стихи остаются». Эти строки вспыхнули тогда во мне неожиданно.

Валентина Дорожкина

Валентина Дорожкина. Поэты уходят – стихи остаются…

Талант её принадлежит России

Майя Румянцева (1928-1980)

Говорят, греческий философ Диоген потому и проповедовал аскетизм, презрение к нормам общественного поведения, что сам жил в бочке. Может быть, здесь есть и обратная зависимость. Однако я всегда вспоминаю эту легенду, когда думаю о чарующей тайне лирики Майи Румянцевой (1928-1980).

Лирика её пережита, выстрадана и создана человеком, прошедшим школу насыщенной и нелёгкой жизни. Детство пришлось на военные годы. С шестого класса – учёба в школе рабочей молодежи. Продаёт газированную воду. Потом – грузчица, студентка Тимирязевской сельскохозяйственной академии, лаборантка, эксперт, журналистка, студентка Литературного института имени А. М. Горького и, наконец, член Союза писателей СССР. Много лет Майя Румянцева руководила Тамбовской областной писательской организацией.

Печататься поэтесса начала в 1957 году, первая книга стихов вышла в 1962 году. Пафосом и девизом творческого труда сразу стала забота о нравственном самостоянии человека, внимание к тончайшим движениям его души. Как-то К. Паустовский, говоря о способности ощущать печаль как об одном из свойств настоящего человека, заметил: «Тот, кто лишен чувства печали, так же жалок, как и человек, не знающий, что такое радость, или потерявший ощущение смешного. Выпадение хотя бы одного из этих свойств, – заключал писатель, – свидетельствует о непоправимой духовной ограниченности». Литературные критики и читатели не раз справедливо отмечали именно богатство духовного мира лирического героя Майи Румянцевой, неизменную способность ее лирики доставлять людям радость приобщения к высоким страстям и порывам. Сама поэтесса, вспоминая себя – грузчицу, так говорит о смысле своего творчества:

... И я продолжаю ту же погрузку
Людских печалей, тревог и радостей...

В этой метафоре – самочувствие человека труда, человека, который считает свое поэтическое ремесло ответственным и трудным делом.

В начале 70-х в «Октябре» был опубликован отрывок из поэмы Румянцевой «Страда». В нем всего лишь в нескольких десятках строчек осуществлена попытка воссоздания целого неповторимого, слитного в едином аккорде мира трудовой России. Сколько профессий – столько ритмов и голосов:

Выходите-ка на круг,
Кто покрепче,
Кто смелей на перепляс,
Кто полегче,
Кто позвонче запоет,
Кто напевней,
Кто в работе отстает,
А кто первый...

В мае 1963 года проходило 4-е Всесоюзное совещание молодых писателей. Майя Румянцева, выпустившая к тому времени лишь одну поэтическую книгу, работала в семинаре Николая Тихонова. Анализируя и оценивая её стихи, известный поэт обратил внимание на «светлое ощущение мира», «тонкость психологического рисунка, остроту интонации» автора. И тут же заметил: «... в ней (в поэзии Румянцевой – Л. П.) есть глубокая лирическая сила, и она ещё вырвется наружу, и мы ещё о ней услышим». Тихонов не ошибся. Прошло лишь десять лет, голос Румянцевой зазвучал все увереннее. Он, как камертон, реагирует на тревоги и печали, грусть и радость, боли и надежды родной земли. Её голос тревожен и требует, когда она пишет о войне во Вьетнаме:

Господа из НАТО,
извольте встать!
Я над вами вершить буду суд земной.
Если некому нынче с трибуны сказать
Гениальнее плача ребёнка,
Бегущего дымной бездомной землёй...

А сколько нюансов и оттенков в рассказе о любви, о счастье быть любимой. Грусть, сожаление сменяются властью почти не женской внутренней силы, исступлённо-бескорыстная нежность – отчаянием, импульсивность – рассудочностью.

В поэзии Румянцевой проходят проверку на жизнестойкость разные человеческие характеры, разные судьбы, а объединены они неистовым желанием автора энергично воплотить в поэтическом слове нравственную красоту своих соотечественников, их духовную высоту. С годами и всё настойчивее творческое воображение поэтессы будоражит чувство пути и памяти. Память зовёт в дорогу, и автор «приглашает к путешествию» своего читателя:

Пройдут и лето, и метели,
И опадут в ручьи капели,
И вновь к зиме застынет бор.
И все же девочкою строгой
Однажды память подойдет
И позовет меня в дорогу,
И в даль рассветов уведет... –

пишет Румянцева в новой поэме «Как поэт опоздал на свидание...», вышедшей в издательстве «Современник» в 1974 году. Автор отправляется в дорогу, чтобы выполнить «социальный заказ» – написать произведение «обострённого гражданского звучания, затрагивающее самые насущные вопросы сегодняшнего дня. Это очень нужное и ответственное дело, продиктованное самой жизнью, – уточняется в слове от автора. – Ведь сколько замечательных тружеников моей Тамбовщины и всей нашей огромной страны заслуживают внимательного проникновения в их характеры, заслуживают живого, яркого поэтического слова».

Еду в радость,
Еду в горе,
Еду за стихами.

В этих телеграфных строчках как бы зашифрован главный предмет исследования: судьба человека, а ключ к шифру – в самом содержании, в сюжете поэмы, повествующей о жизненном пути, о неповторимом и в тоже время самом обычном трудовом подвиге доярки.

В 1974 году, в период уборочной страды, «Тамбовская правда» и «Комсомольское знамя» опубликовали ряд стихотворений Румянцевой о тружениках тамбовских полей. Эти публикации – «Где в землю первые ложатся зерна», «Страна Жатва», «Успеновка» и другие, на мой взгляд, составляют единый стихотворный цикл с поэмой «Как поэт опоздал на свидание». Произведения объединены не только темой труда, героическим пафосом, авторским интересом к конкретным человеческим судьбам. Сквозным мотивом в них звучит мотив Хлеба:

Хлеб мой,
Хлебушек-забота.
И морщины у виска
Лягут с болью у кого-то:
Словно остья с колоска.

Есть в газетных стихотворениях и в поэме «Как поэт опоздал на свидание...» и ещё одно объединяющее свойство – очерковость. Именно очерковость и не позволяет подходить к поэме и к публицистическим стихам с привычными для художественной прозы мерками. Художественность в очерковых произведениях – особая категория, распространяющая свои влияния и на героя, и на образы, и на поэтику в целом. Стихи, о которых идёт речь, как правило, перемежаются пояснительными текстами: «В Донском отделении совхоза «Пригородный» Тамбовского района успешно начал сев озимых механизатор Владимир Александрович Жмаев», «В этот день я была в цехе игрушки Котовского завода «Пластмассы» и т. п. Поэма «Как поэт опоздал на свидание...» посвящена Герою Социалистического Труда Тамаре Фёдоровне Куделиной из Староюрьевского района. Такая конкретизация произведениям цикла придаёт особый колорит. Они берут на себя функции то стихотворного очерка, то оперативного репортажа с места событий.

И это – лишь одна из черт поэтической работы Майи Румянцевой, пусть и не главная, не определяющая её творческую индивидуальность, но многое добавляющая к нашим представлениям о личности этого художника.

Майи Румянцевой уже нет с нами. Но было бы в высшей степени расточительно не обратиться к уроку, который преподала нам её книга «Избранное», вышедшая в издательстве «Художественная литература» в 1980 году. Собравшая самые значительные произведения, книга эта как-то заново открыла перед читателем пространство поэтического мира автора, осталась для нас кардиограммой здорового, сильного сердца художника, которое стучит в каждой стихотворной строке.

Поэтическое дарование Румянцевой рождено в России, выпестовано Россией. России принадлежит. Поэтесса любила родину-труженицу, гордилась её героической историей, страдала вместе с ней от неурядиц. Потому и не уставала искать самые точные слова признания в любви:

Россия – зимушка,
весёнка,
Берёза моя и сосёнка,
На давней избушке
из детства
Моё нарисовано
Сердце...

Да, согласимся с автором, «наверное, станет и тихо и страшно, если талант – это что-то вчерашнее». Истинный талант – не просто способность к творчеству, а жизнь в творчестве, борьба в творчестве – духовный капитал нации. Такова поэзия Румянцевой, вписавшая в летопись современной поэтической культуры заметную страницу.

Способность поэтессы жить в поэзии, жить достойно, автором предисловия к «Избранному» Владимиром Цыбиным определена как способность говорить «о болях своих и века». Точно сказано. Действительно, трудно назвать значительное событие XX века, которое бы не вошло в творчество Румянцевой.

Стихи о тружениках полей, о русской речке за перелеском, о карусели детства и о бабке Прасковье – это большой мир истинно гражданственной поэзии нашей современницы.

Нет, не случайно книга, которой суждено закончить творческий и земной путь Румянцевой, открывается и завершается словами о России. Стихи эти современны, не просто актуальны или злободневны, а именно современны. Чувство современности – не только умение увидеть главные тенденции эпохи, а ещё и интеллект, одарённый дивной силой анализа перспективы. Это в конечном итоге – творческая поступь художника.

Приведу лишь два примера того, как Румянцева не фиксирует внимание на приметах дня, а передаёт само время, художнически воссоздаёт характер сегодняшнего человека, пафос нашего бытия. Читатель всегда безошибочно называет имя автора «Баллады о седых». Это стихотворение во многом программно для Румянцевой. Но мы не всегда догадываемся о том, что, декларируя моральный принцип, осуждая свою молодую современницу за «подлость – за полтинник седою стать», поэтесса и для себя выбирала, так сказать, образ, стиль творческого поведения.

Начало 60-х годов, когда написана баллада, как известно, связано с резким обновлением нашей поэзии. Именно в яркие периоды исторического движения культуры укореняется и торжествует мода. Поэтическая волна начала 60-х годов, времени активного вхождения Румянцевой в поэзию, выплеснула на поверхность моду на «эстрадную» поэзию. Сверстники поэтессы заняли позу судей над делами отцов, подвергли пересмотру традиции. Это о них писал тогда Ярослав Смеляков: «... поэтическая общественность отнюдь не радуется, когда шумным кратковременным успехом пользуются товарищи, ставящие целью своей деятельности добиться успеха во что бы то ни стало, какой бы то ни было ценой. Одни из них, аккомпанируя себе на гитаре, неверными голосами исполняют модернизированные романсы собственного сочинения или развязные куплеты, другие пишут стишки дурного сатирического пошиба. Третьи выступают со стихотворениями пошловатыми или исполненными скрытых намёков».

Румянцевой легко было увлечься модой – она чутка к новому, ей легко было пойти по пути формалистического эксперимента – она талантлива. Но не увлеклась, избрала свой путь, предпочла негромкий, спокойный разговор со своим современником о том, что сделано и что сделать предстоит. Поставила в основу творчества вопросы нравственности – они и сегодня стоят в центре подлинной литературы.

И второй пример. В нашей критической литературе в последнее время появились оценки современности как постэпической, постгероической полосы, как периода прозаического состояния мира. Румянцева не соглашалась. Она прекрасно чувствовала подвижнический, героический характер своего современника, подмечала героическое в повседневном. Оттого воспеты ею не только, скажем, космонавт, но и доярка, механизатор, хлебороб, рыбак... Героизм – нравственный критерий. Таков пафос поэзии Румянцевой.

Гражданственный темперамент, вера в соотечественника, которого любила и воспела так самозабвенно, незаурядные творческие возможности удержали поэтессу в главном русле отечественного искусства. И есть своя закономерность в том, что ныне критические работы в области современной поэзии, выходящие даже в национальных республиках, не обходятся без обращения к творчеству Румянцевой. Совсем недавно вышла, например, книга А. Г. Жакова «Современная советская поэма» (1981) в Белорусском университете. Это первое монографическое исследование жанра поэмы последнего двадцатилетия, и вклад Румянцевой в развитие этого жанра автором монографии оценивается как весомый.

История поэзии представлена не только именами художников, ставших классиками. Вершинные явления создают ориентиры в искусстве, укореняют главные, ведущие и перспективные тенденции. Но о состоянии поэзии в тот или иной период нельзя судить только по ее вершинам. В поисках и находках Майи Румянцевой – поиски и находки современной поэзии.

Не под силу женскому голосу кричать:
Эпоха, холодно в веке
твоем
С монахом,
с монархом,
с купцом и шутом,
С дворцовою ложью,
с моноклем из ложи...
Куда проще написать:
Прачки в небе полоскают,
Прачки тучи выжимают
Да катают их над кручей
Скалками гремучими...

Но Румянцева, предельно напрягая творческие усилия, – и в этом её человеческое мужество, а не только мужество поэта, – создавала стихи, вставшие в ряд лучших в отечественной гражданственной лирике.

Видимо, по-особому выражается гражданское мужество женщины. Мужество русской женщины воспето ею самой. Анна Ахматова, Ольга Берггольц, Вера Инбер, Маргарита Алигер, Юлия Друнина, Сильва Капугикян, Людмила Татьяничева - с их именами связана героико-патриотическая линия в советской поэзии, и она достойно продолжена их младшей современницей, Майей Румянцевой.

Румянцевой принадлежат прекрасные стихи о природе и любви, о дружбе и верности. Независимая, свободолюбивая ее героиня умеет любить и быть любимой, с достоинством отвечает на измену, мужественно отвергает ложь. Бескорыстная в любви, она чувствует своё сходство с природной стихией, жаждет круженья, восторга, цельности:

Как к морю,
Я приду к тебе
босая.
Прильну доверчиво
к глубинам вод ...

Скажи,
А чайки тоже
умирают,

Когда их море
Предает?

В выборе поэтического материала Румянцева, кажется, ничему не ставила преград. Жизнь органично вошла в поэзию. Может, поэтому в ней так вольно. Молодой, искренний и щедрый поэтический организм живёт в лучших стихах Румянцевой в полную силу.

Не повторится пенье птицы,
Не повторится звон ручья,
Что отоснилось,
не приснится...

Сколько влюблённых и разлюбивших будут вслух произносить эти стихи об ушедшей любви, переживать горькие минуты прощания. А мы будем знать, что в этих стихах не только прощание, а и встреча, встреча с Майей Румянцевой.

Особая страница в творчестве Румянцевой – тема Тамбова. Думаю, надо бы собрать и издать сборник её стихов о нашем крае.

Она вывела на просторы российской поэзии тамбовского труженика, воспела красоту наших мест.

Но пусть простят мне
                              дали дальние,
Гористый юг,
Сибири ширь.
Что здесь,
В степных твоих
                        окраинах
Я выбираю героинь.
Здесь удивляюсь каждой жизни,
Здесь судьбы к сердцу
                         пролегли,
Для коих ширь большой Отчизны
С тамбовской началась
                         земли...

Тамбовская земля хранит память о Майе Румянцевой. Ведь именно здесь окреп её талант, достиг своего расцвета. Талант, который ныне принадлежит России.

Лариса Полякова

Валентина Дорожкина. Поэты уходят – стихи остаются…

О болях своих и века

Поэзия, которую можно назвать «реальной», поэзия духовной повседневности целиком возрастает из лирической истории сердца поэта, из его биографии. Такова основанная на реальности лирика Майи Румянцевой. И в этом опыте самое главное место занимает чувство неустанной работы, поэтизация труда как высшего испытания на человеческую ценность. Отсюда, наверное, в её стихах так явственна жажда напряжённости, предельности.

Запах сена, в окна брошенный,
И меня увел в поля.
Каждым лугом недокошенным
Просит рук моя земля...
(«Сенокос», 1962)

Она гордится этой причастностью к полю, к работе, к действию. Похоже, что она сосредоточена на одном, главном для себя направлении. Без отклонений. Без уступок. Второстепенное её не интересует, потому что земля — жизнь — работа — вот координаты её лирики, та исходность, без которой поэт задыхается от нехватки поэтического воздуха.

Есть в этом восприятии всего через волевую напряжённость, через праздничность работы что-то исконно песенное, кольцовское. Даже сама фактура стиха в этих случаях становится необычайно подвижной, какой-то вязкой, голосовой. Эти стихи произносятся гортанью, обжигающим дыханием.

Косовица, косовица —
К ночи
замертво ложиться,
И опять всё будет сниться
Косовица...
Косовица....
(«Косовица хлебов», 1960)

И природа у неё — не праздная, а вечная труженица. Трудятся в её стихах и пчёлы, и травы, и даже гроза:

Прачки в небе полоскают,
Прачки тучи выжимают
Да катают их над кручей
Скалками гремучими.
(«Гроза», 1960)

Если так можно сказать, у Майи Румянцевой натруженное сердце, даже память её натружена горькими воспоминаниями о военном детстве, об утрате любви, об испытаниях потерями и разлуками.

Нет ни нежности, ни доброты без работы. Не зря она так горделиво назвала свою первую книгу – «Грузчица» (1962). Это был вызов эстрадно-сентиментальной поэзии, любящей слезливо жалеть, но чурающейся ноши сопричастности «чужим печалям, тревогам и радостям». Это говорило о силе и стойкости незаурядного характера. В такой поэзии, как у Майи Румяпцевой, характер — это и стиль. Решительные интонационные токи пронизывают все её стихи. Она стремится предельно «загрузить» свой стих содержанием, своим отношением к жизни. Лирическое мировоззрение поэтессы — понимание бытия как вечной самоотдачи, как неукротимого строительства. Вот почему с этой точки зрения приобретают особый, потаённый смысл строки стихов о море и его тружениках:

...Может, в море
                    вода — соленая,
Потому что от всех
                     веков
Выбивало оно,
Собирало оно
Крепко соленный пот
                      рыбаков.
                            («Рыбаки», 1960)

Удивляет, а вернее, приходится по сердцу добрая, распахнутая расположенность Майи Румянцевой к миру людей, к миру всего сущего и живого. И здесь, при всей её «реальности», имеются начала сказки и мифа. Здесь — до конца не использованные эмоциональные и тематические резервы её творчества. Правда, иногда она, хотя и робко, обращается к образному, красочному стиху — родне всего необычайного и чудесного. Но во имя правды сердца она сдержанна. Это при её любви к разговору, к пересказу!

Майя Румянцева — натура цельная, уверенная в себе, в своём прошлом, в своих поисках опоры. Может быть, для неё страшнее всего – одиночество, потому что мир без других — это мир забвения. Отсюда идет и её определённость, овеществленность всего: и тончайших эмоций, и – на грани интуиции – поэтических деталей. Не редко стихи её многословны. Поэтесса как бы страшится предела, конечности. Завершения.

В сущности, большинство стихов Румянцевой – это воспоминания: о детстве, об услышанном от горемычных деревенских баб, о работе в поле, грузчицей, даже любовь — в прошлом, словно она давным-давно разлучилась с кем-то дорогим, невозвратным. Её стихи о любви — из разлуки. К ней, к её стихам о любви как нельзя кстати подходят слова Жуковского о том, что в жизни много прекрасного и кроме счастья.

Может быть, и любовь Майи Румянцевой к разлукам оттого, что издали крепче верится в счастье. В этой любви она как бы не видит ни себя, ни любимого, более того — она вся в нетерпеливо-настоящем: «До тебя ничего не помню. До тебя меня просто... не было». И в этом признании поэтесса категорична. Ей, может быть, не столько важна сама правда, сколько нужно, чтобы ей поверили. В лирике открытых чувств порою вера без сомнений выше правды. Что-то есть не женски мужественное в этой завоевательной любви без оттенков и подробностей. Так землетрясение вспоминается без штрихов и деталей. И здесь — всё стихийное, сильное, поглощающее все полутона, сливается в один неукротимый гул — благодарность потрясённого радостью человека.

Спасибо за губы
в соленых брызгах.
Спасибо за море,
что так — глубоко.
Спасибо за небо,
упавшее близко.
За берег с разлукой,
что стал далёко.
(«В лодке», 1964)

Всё в мире для неё — близкое, своё. Всё нуждается в её нежности. Даже печаль. Вот почему и в стихах о любви она избегает робости недомолвок, нет, она прямо и громкоголосо высказывается о своём наибольшем. Это идёт, может быть, от необычайного чувства правоты.

«Люди добрые, люди хорошие» – вот её духовное исповедание. И опять она не избегает, да и не хочет избегать запальчивой категоричности, предельности в оценках, лирического максимализма. Вспоминая о своём военном детстве, о всех войнах, бушевавших на Земле на её веку, она объявляет с какой-то особой, заклинательной волей: «Я приговариваю к смерти всех убийц! Я приговариваю к жизни всех убитых!» Есть в этом «приговоре» то высшее женское начало, та материнская воля, без которых, жизнь на Земле завершилась бы смертью.

Возврат к детству, к воспоминаниям времён войны для Майи Румянцевой — обращение к источнику нравственной основы её лирики. Это не воспоминание по чужим воспоминаниям, что нередко мы видим у нынешних тридцатилетних, а своё, изначальное, выстраданное и не забытое.

Маленькие, маленькие,
Не могли знать боя мы.
Но тогда за партами
Были мы
Героями.
(«В войну», 1962)

Её детство скорбное. Её детство разгневанное. Детства своего Майя Румянцева не любит. Она его почитает. Самое удивительное у поколения, чьё детство пало на годы войны, что и юность оказалась у них слишком короткой, не озарённая лаской времени юность. Это люди одного, десятилетия длящегося возраста. В них есть крепость и решительность, но нет «мудрости» взрастания. Часто нет особого духовного фермента детскости. Нежность их жёсткая. Непривычная. Отсюда любовь к высказыванию, к суждению. Отсутствие истории своего лирического «я». Записывать себя Майя Румянцева не умеет, а может, и не любит. Она не ведёт дневника своих лирических переживаний. Её интересуют не столько движения души, сколько разломы человеческих характеров. Бескомпромиссность и в выборе позиций, и в любви. Однако это не предполагает никакого ни художественного, ни эмоционального аскетизма. Более того – в высшей точке своих воспоминаний о детство поэтесса раскованна.

Разве нам понятным было,
Что больнее во сто крат,
Если в зарослях крапивы
Ноги
больше
не горят?..
(«Баллада о крапиве», 1962)

Как видим, от воспоминаний, где всё окрашено особым, патетическим цветом, она приходит к обычному человеческому вздоху. Её мучит гнёт незабываемого. Всё чаще и чаще в стихах последних лет она ищет поддержки, тепла... И здесь, как самое сокровенное и её сердца, и её жизни, как «мать» всех тем и слов, начинает звучать тема России.

Проплывут облака над водой,
Где когда-то
кружили птицы.
Унесло их лето с собой
В те края,
где Россия снится...
(«Осень», 1970)

Так пронзительно и грустно прозвучала в её стихах тема слиянности образа России, души земли и сердца человеческого. Образ этой любви в поэзии Майи Румянцевой — вершинный. Многомерный. Предопределяющий все лирические тяготы её сердца.

...У сини твоей застыну.
Стыдно
забыть твои волны,
Синие жилки России,
Бабушка моя,
Волга...
(«Волга», 1971)

Таким большим родством уравнено у неё всё, что создаёт характер и образ России. Румянцева не обращается к её истории. В этой теме ей важнее всего история взаимоотношений её сердца и Родины.

Воспалённость любви и ненависти постоянно отклоняет её лирическое состояние в публицистику, исповедь в отповедь. «Мне бы гневом зрачков расстрелять белоручку!» – восклицает она в одном из своих стихотворений, принимая на себя нелёгкое право судить других, потому что ей есть от чьего имени судить. Суровое военное детство, тяжесть неженской работы, упавшей на её плечи, дали ей это право – стать не ожесточённым, но непримиримым судьёй. Вот почему так жестко и гневно прозвучали в середине шестидесятых годов обличительные стихи Майи Румянцевой – «Баллада о седых», о девочках, красившихся в седину: «Это даже похоже на подлость – за полтинник седою стать».

Все эти темы, мотивы, образы – можпо сказать, весь настрой характера резко обозначившей свои эстетические позиции поэтессы диктовали «выход» к большим жанрам – к поэмам, осмысливающим значимые социальные и гражданственные проблемы. Таким произведением явилась публицистическая оратория Майи Румянцевой «Война» (1972). В этой поэме поэтесса правдива и яростна в своем гражданственном гневе, стих её приобретает грозное звучание набата:

Господа из НАТО,
извольте встать!
Я над вами вершить буду суд земной,
Если некому нынче с трибуны сказать
Гениальнее плача ребенка,
Бегущего дымной,
бездомной землёй...

Так смешиваются в едином духовном потоке гнев и слёзы, нежность матери и неукротимость правосудия. Нет, она не клеймит позором зло на Земле — она говорит о внутреннем его убожестве, о том, что оно само в себе носит свою гибель.

Это суд над убийцами двадцатого века, суд над людским равнодушием, осуществлённый от имени Праведной Памяти погибших на войне.

...У Обелиска к земле припаду,
У сердца России,
                    у пламени синего.
Спасибо, солдаты, за землю мою,
За хлеб,
          за детей,
                    за росу,
                             за Россию.

Выдержанная в едином патетическом русле, смелая по ораторскому рисунку стиха, эта поэма, как и позднейшие произведения поэтессы, явственно говорит о том, что её творчество оборвалось на взлёте.

В марте 1980 года Майи Румянцевой не стало.

...Перед нами суровый, исполненный резких красок пейзаж лирической души одной из интереснейших русских советских поэтесс последнего двадцатилетия, опыт души ясной и трудолюбивой. О чём он говорит? Что определил в нашей поэтической реальности? Это несомненно и прежде всего создание стиха лирического по наполнению и гражданственного по сути, это умение говорить с нашим современником о болях своих и века, о трудной радости преодоления этой боли.

Владимир Цыбин

Валентина Дорожкина. Поэты уходят – стихи остаются…